Мемуарчик из ЖЖ (без правок) о том, как я почти два года почти не танцевал и почему.

Небольшое псевдомедицинское отступление. Слабонервным не читать. В феврале 2007 года, мне делали операцию под названием комбинированная флебэктомия.

***

Флебэктомия – это операция, которую делают при варикозном расширении вен, заключается она в удалении тех самых расширенных вен, а так же узловых образований. Узловые образования – это такие “шарики” на венах, обычно под коленками. Варикозное расширение вен или венозная недостаточность – есть нарушение кровообращения в венозной системе нижних конечностей.

Вены несут кровь от периферических тканей к сердцу. В ногах – это движение вверх. В норме такое движение обеспечивается сокращением мышц и венозными клапанами, если работа этих клапанов нарушена, то часть крови двигается обратно – вниз. Из-за этого увеличивается давление в венах, что приводит к их расширению. Дальше – больше, кровь застаивается в нижней части ноги, ухудшается питание кожи, которая чернеет – трофические изменения. Эти самые изменения могут превращаться в язвы. И если это случилось, то либо удалять вены, либо, через несколько лет – ноги.

В 2001 году, когда впервые был в Херранге, я поскользнулся на мокрых досках (на dance banana), потянул связки. Через полгода после этого уже зимой, поскользнулся на льду, снова потянул ногу. После этого ходить было тяжело, что послужило причиной второго падения, на следующий день. Все эти мелочи вызвали венозную недостаточность, которую надо было лечить. Естественно я этого не делал, поскольку она не мешала. Но от отсутствия лечения, варикоз прогрессировал, и в какой-то момент начались трофические изменения кожи. В рождественском лагере 2006 года, во время выступления на Джек-н-джилле с Клавдией, я заметил, что мне больно наступать на ногу. До этого я как-то не обращал на это внимания. А когда вернулся домой, оказалось, что нога не помещается в ботинок, на следующее утро мне было больно ходить. Потерпев недели две все это, я сходил к врачу, который прописал мази и компрессионный трикотаж. Группу, которую мы вели с Волосовой, пришлось закрыть. А летом надо было ложиться на операцию, но я протянул до еще одного рождественского лагеря…

Пока уже тетя Лена Апозъянц не отправила меня к своим знакомым врачам, за что ей большое спасибо.

***

Итак, после рождественского лагеря 2007 я попал на прием к врачу, с которым договорился об операции. Он обещал позвонить за неделю до госпитализации, а сделал это за 2 дня.

14 февраля началось с того, что я слегка опоздав, приехал в начале 10го в больничку на улице Писцовая. Доктор Туманов Андрей Борисович, в меру упитанный дяденька около 40, со светло русой эспаньолкой, сидел в своем кабинете. Я произнес пароль: “… я от доктора Илларионова Игоря Юрьевича, по поводу вен госпитализироваться…”, доктор как родному закричал, что-то нечленораздельно-радостное, а потом добавил уже вразумительно: «Вы, вот видели, сестра от меня вышла? – далее многообещающе – Вы к ней подойдите – она все сделает!!!»

Я подошел, повторил пароль. Она сказала, присядьте и подождите. Я не сразу сообразил (точнее, окончательно до меня дошло это уже в день выписки), что это операционная сестра зовут ее Юля, и постовую сестру тоже Юля зовут, обе весьма приятной внешности. Персонала в отделении вообще минимум, и почти каждый по-своему принял участие в комедии, поэтому позволю себе чуть задержаться на этом.

Хирургов 2 или 3, включая Туманова, который зав отделением, и видимо единственный, кто разбирается в общей хирургии, он один из главных персонажей (доктор Илларионов Игорь Юрьевич, который оперировал меня, приехал только на операцию, и больше не показывался). Анестезиологов двое, но со мной общался только один. Обе операционных сестры участвовали в моей операции, и помогают постовой сестре, если могут.

Итак, все утро 14го я бегал по больнице. То на рентген, ЭКГ или УЗИ, которое мне делает подруга тети Лены Апозъянц, сосватавшая мне доктора Илларионова, то в бухгалтерию, где ошивалась местный психолог, она заинтересовалась городом Иваново почему-то, а потом мы с ней еще и у терапевта в кабинете встретились. Далее я подписываю бумажки, где соглашаюсь на все, и снимаю ответственность с хирургов почти за все. Договор составлен так, что я должен согласиться с возможным инфицированием и любыми изменениями в ходе операции. Тоже холодок по спине, хотя и понятно, что это формальность. Пока я там бегал, зашел в курилку, там сидели сестры и жаловались, что “сегодня” операция поздно, а на завтра еще и вены, а Илларионов раньше 3х не приезжает – по моему взгляду они догадались, что вены – это Я! Операция была назначена на 15 число.

К обеду я все же захожу в палату, я пока один. Забегает зав отделением, и так вкратце сообщает мне мою судьбу на 24 часа. Далее, прошу прощения за интимные подробности, но постовая сестра, Юля, совсем молоденькая девочка, говорит, что с утра надо будет побрить ногу и «область паха», краснея, говорит, что вообще-то это должна делать она, я отказываюсь вежливо, хотя ее предложение мне и казалось интересным. Так же она сообщает, что проведет со мной весьма интимную подготовку к операции, про которую я не знал раньше: кишечник должен быть пустым, вы понимаете, что, вечером при этой подготовке, краснели мы оба…

Утром, дня операции (около 8 утра), я готов повеситься в душе: брить ногу впервые в жизни, девочки, заметьте разницу, бритва Жилет тупиться, в первые 10 минут…

Потом появляется сосед, отличный парень…

Дальше приходит анестезиолог, серьезный такой дядька. Говорит, что общего наркоза не будет. Я уже в панике: у вас никогда не отпускала заморозка в кресле стоматолога? Дяденька успокаивает, что все будет хорошо, дает мне подписать согласие на спинномозговую анестезию. Все знают, что если ударить человека по пояснице, ему может парализовать ноги? Доктор меня успокаивает, что это не страшная штука. Мы репетируем: поза эмбриона, он тыкает пальцем в поясницу 2 раза: «я делаю укол сюда – это обезболивающее (внутримышечно), а потом сюда (уже в позвоночник), но вы уже не почувствуете». После этого быстро на спину и ноги вытянуть. Вроде не страшно – наркоз должен пройти через 4 часа.

Что мы имеем? Очищенный кишечник, запрет есть, пить и даже курить, причем даже каплю, воды нельзя… Доктор Илларионов будет не раньше 2 часов дня. Моего соседа увозят, удалять желчный пузырь, общий наркоз лапароскопия, я его уже только вечером увидел.

Наконец-то, влетает мой доктор. Спрашивает: «Готов?», что ему ответить?

Бинтует здоровую правую ногу эластичным бинтом. Через какое-то время снова залетает, и зовет в перевязочную, где я встаю на кушетку, а он макает ватную палочку в зеленку и обрисовывает мои вены: основную, и все самые вздутые… и ставит загадочные крестики, штук 6 кажется, я так и не понял точно. На вопрос, на сколько опасен наркоз, отвечает уклончиво и философски, что жить с такими венами гораздо опаснее.

После того как доктор снова улетает, я иду в свою палату. Там я собственно раздеваюсь, как мне сказали догола, совсем то есть…

Операционные сестры приходят с каталкой, на которую я ложусь, завернувшись в свое одеяло. Мы едем в операционную. По дороге проезжаем кабинет Туманова, откуда доноситься дикий хохот обоих хирургов, то есть собственно Туманова и Илларионова. Они старые друзья, давно не виделись, соскучились.

В операционной перебираюсь на коротенький столик, к которому, чтобы я поместился вместе с ногами, подкатывают некое подобие сервировочной тележки. На столе, как уже репетировали, я ложусь в позу эмбриона. Анестезиолог тыкает пальцем в мою спину, со словами: “сей час, я сделаю укольчик вот сюда”. Он делает укол рядом с позвоночником, дальше вкалывает что-то куда-то в позвоночник (чего я почти не чувствую), и спрашивает, теплее ли стало ногам, когда я говорю, что уже совсем тепло, он, стараясь делать спокойный вид, помогает мне выпрямиться поскорее. Дальше он объясняет, что ноги сейчас отнимутся окончательно, и чувствительность, вместе со способностью ими шевелить появится часа через 4, а к утру я смогу даже на них встать… звучит зловеще, если добавить слово теоретически, которое неуловимо слышится в контексте. Время без четверти четыре. Анестезиолог, разглядывая зеленое граффити на ноге, говорит, что за полтора часа должны бы управиться, добавляя, что было б здорово, если бы хирурги вообще появились в операционной. Сестра по имени Света уже взрослая дама невысокого роста, из тех людей, которые про все говорят с искренней улыбкой, жалуется, что сын дома голодный помирает. И тут он ей присылает смс: «мама принеси спирта с работы, если сможешь», все понятно ржут! Звонят в ординаторскую, кто-то идет звать врачей, и все уже бьют копытом, кроме меня: я пробую шевелить пальцами, вижу, что они еще шевелятся.

Наконец-то появляются двое в фартуках и с мокрыми руками. Лица как у детей, только что спиздивших варенье или собирающихся это сделать. Как и положено им надевает перчатки сестра, пока Туманов без перчаток, Илларионов просит завязать ему халат сзади. Туманов жалуется, что длины веревочек не хватает: «все потому, что ты мой блин сожрал!!!». Итак, операцию ведет только что прискакавший доктор Илларионов, ассистирует кандидат наук и заведующий отделением Туманов.

Все начинается со слов:

– Андрей Борисыч, раздвиньте-ка ноги!

– Да, запросто…

– Да не свои…

– Тоже могу…

Он берет меня за пятки и я, почти не ощущаю, что он с ними делает, только вижу, что он их двигает. Перед лицом мне устанавливают буквой «Г» изогнутый пруток, здоровую ногу оборачивают пеленкой, еще одну пеленку вешают на пруток, чтоб я не видел, что они там делают, левую ногу обрабатывают спиртом.

Света снова жалуется, что сын помирает с голоду. Туманов удивляется, что, мол, ладно у него совсем кроха, а у Светы взрослый лось. На что света жалуется: «Да он у меня перед полным холодильником с голоду помрет! Вы то сами, небось, и готовить не умеете, вот как женились – так и не умеете!!!» Дальше опять про еду, выясняется, что сестры напекли блинов на масленицу, а Туманов на них обиделся, что ему мало оставили, Игорьюрич решил эту проблему, сожрав то, что есть. Потому-то и задержались – жевал долго.

Весь треп происходит как-то одновременно. Туманов рассказывает анекдот про старого султана, целующего задницы жен со словами: «Все, что могу! Все, что могу!» Света советует не отвлекаться и делать его все, что он может.
– Ах, ну да ты же торопишься: сын в холодильнике помирает…

Света что-то не членораздельно фыркает, но смеется. Ржут все, даже я, только Анестезиолог похож на старшеклассника в детском саду, а во взгляде: “бл*! взрослые же люди, профессора – позор какой…” и меня периодически спрашивает: «как самочувствие?»

По ходу несения всего этого бреда, доктор уже сделал надрез в области паха (самый большой: 2-3см) попросил зажимы, тампоны, крючки (их-то и держал Туманов) и прочее, что-то дергает, что больно внизу живота, и тут такой диалог:

– …дайте щиток….

– ага

– ЧЕГО АГА?! Щиток дай!

– А! вот. А я услышал мочеток – думаю, чего удивляется, мочеточник где-то здесь: ага!

Все ржут, но с осуждением в глазах и голосе. Может, это и не «щиток» было, но что-то похожее.

Света самая маленькая по росту из всех. Кто-то из хирургов:

– Свет нам дайте!

Света фыркает, смеяться и говорить ей тяжело. Анестезиолог ловко двигает бестеневые лампы:

– О! Как здорово, Петр Иваныч – бог света, да Свет!?

– Наверно, вам виднее.

– Свет на голень!!! – и так далее.

Теперь доктор режет где-то под коленкой. Что-то дергает, и это отдается довольно больно в низу живота, как будто оттуда вытаскивают что-то привязанное к внутренним органам. Я так подозреваю, что это та самая вена, которую надо было удалить. Ее так и должны удалять: отрезать сверху и снизу, а потом выдернуть. Мне об этом рассказывали, барышни из мединститута. При этом Туманов приговаривает: “ну, чикотила, просто…”
А Игорь Юрич спрашивает Юлю: «Вам вена не нужна?»

Петр Иваныч, который то поправляет свет, то осведомляется о моем самочувствии, предлагает мне уже поспать, наконец. Я честно пытаюсь – не получается.

Походу операции чикатила режет мою ногу, что-то я чувствую, что-то нет. Туманов шутит: «Хочешь, я тебе еще крестик покажу? Ха не заметил, ой, я тоже потерял. Нет тут где-то, а вот! Я же помню. Хахаха…». Судя по комментариям, кровь льется на пол.

– Петр Иваныч, вы лучше тут не стойте забрызгаю…

– Ой! Ах, блин, не попал – расстроено, как будто снежком не попал в одноклассника.

Зато, попадает на Юлины брюки, которая обещает не стирать их месяц, раз уж Игорь Юрич испачкал, когда еще доведется. Он у них там вместо Аполлона, хотя на вид немного голубоват и очень скромен. Походу действа, выясняют: приедет ли он на 23 февраля, и на 8 марта. Ему прощают пропущенное 14 февраля. Туманов разрешает ему на 23: «смотря по занятости», а вот на 8е!!! «Чтоб был!!!»

Где-то после часа операции врачи чувствуют голод. И думают, кто побежит за «клинским», хотя бы в Макдональд-с или за хот-догами, Света видя усталость Петра Иваныча и нормальность хода операции, предлагает ему пойти отдыхать. Эта идея не может не радовать: «А заодно и за хот-догами, а? Петр Иваныч!??» Он кашляет, что звучит как «иди ка сам!» Туманов тоже кашляет: «А я же крючки держу, не чикатилу же посылать – он вообще гость!!!» Тут рождается идея. В ординаторской «без дела тусуется» врач-проктолог, чьего имени я не помню. Туманов просит ему позвонить, и сказать: «аврально срочно и бегом сюда по лестнице». Петр Иваныч просто дает ему трубку к уху. Бедняга и правда прибежал по лестнице. После чего разворачивается диалог, который я не могу передать, но что-то типа:

– а. э. В такой-то палате катетер поставили?..

– да, но он выпал, и у меня не получается…

– а с клювиком пробовали, с клювиком же легко!!!

И так далее – явный бред. Проктолог подходит к самому столу, заинтересованный происходящим, как интересной партией в шахматы, тока палец не сосет: «Так вы за этим звали так срочно, что бы про катетеры поговорить». Уже у стола почти грызя ногти, произносит, что-то типа «Ой! Бл**…» Туманов: «Да – это вам не геморрой! Хотя, когда я смотрю на Игоря Юрича, мне кажется, что все же ОН!!!» Не часто они, видимо режут вены так долго. Тут ему объясняется политика партии относительно похода в за хот-догами в Макдональд-с: “Ну, или, если совсем не охота идти – пиццу закажи!!! Сориентируйся там. Если ее к 9 привезут, то побежишь за хот-догами!!!” Он исчезает и возвращается, и продолжается разговор про пиццу с катетерами. Когда доктор, режет где-то в районе стопы, и начинает дергать вену, я чувствую, что если не держаться, то со стола он меня за эту вену стащит. Так я и лежу то пеленку-шторку придерживаю, то за стол хватаюсь. Тут эта пеленка-шторка падает, я ее хватать пытаюсь, на резкое движение больного все реагируют, мало ли чего. Я, мол, да вот поправить. Петр Иваныч бережно как сыну одеяло поправляет пеленку: «ничего-ничего, уже не долго осталось», и одновременно с осуждением смотрит на хирургов: «ну не в песочнице же, господа?!» смотрит на Туманова, который меня спрашивает: «Что, страшно смотреть-то??? – А нам т?»

Возможно, были и другие шутки…

Через два с минутами часа после начала операции, окровавленные пеленки покидали на пол. Меня Андрей Борисыч и Петр Иваныч переложили на каталку. Петр Иваныч всю дорогу ругается, что эти двое не пошли ему помогать меня перекладывать на кровать, да еще и соседа моего весом под 150кг, пожалуй, тоже надо бы на кровать, а то в коридоре холодно. Пока везут, я вижу своего папу, на кровать меня с трудом перекатывают и аккуратно укладывают. Сосед мой, кажется уже на кровати лежит, рядом сидит его жена. Мы встречаемся взглядами, говорящими: “ну ни хрена себе!!!”

Залетает, мой доктор. Кладет лед на здоровую ногу, зачем-то, что-то говорит мне и вбежавшей сестре, сообщает, что вставать только через 24 часа, и улетает. Я его больше и не видел. Папа кладет гостинцы, Петр Иваныч говорит, что надо пить воду по чуть-чуть, простую, без газа…

Короче, все расходятся. Как я засыпаю – не помню, утро в полу-коматозе, ногами шевелить могу, но как-то странно Петр Иваныч верен себе: «как самочувствие, ничего не болит?».

К 4м появляется Туманов. Заходит в палату:

– Как дела? Не болит? – нет? Ну, и здорово

– Андрей Борисыч, а перевязывать меня не будут, а ходить мне можно – он уже из дверей:

– а зачем перевязывать? Не болит же!!!! – и уже из коридора – щас перевяжем…

В перевязочной. Смотрю на ногу: сплошной синяк. Туманов: «похоже на чикотилу?» У самого верхнего шва здоровенный синяк, показываю: «ты на ногу посмотри!!!»

После этого мне еще полгода было нельзя танцевать, и я медленно вспоминал, как это делается. Итого выходит, что не танцевал я с начала 2006 по лето 2007. Но, как это ни странно, я продолжал приходить на вечеринки и сидел, продавал билеты…

А в 2007, в сентябре мы с Ксюшей набрали свою первую совместную группу…